— Я плохо обращаюсь с моими девочками?! — Себастьян оглянулся вокруг, как бы призывая окружающих выступить на защиту оскорбленной невинности. — Да я люблю их, как родных сестер! Кто, спрашивается, следит, чтобы они были нарядно одеты, чтобы у них было все, что им нужно? Мы как одна семья. Иногда им просто нужна твердая мужская рука.
— Твой дружок Бешеный попал под суд. Он сам и его твердая мужская рука, порезавшая лицо одной девушки бритвой, — сказал Хок. — Я тебя насквозь вижу.
Если еще раз замечу твою твердую руку, я обижусь. Помнишь, что было, когда я обиделся на Бешеного?
Сутенер торопливо кивнул:
— Ему уже лучше. Через месяц его выпишут из больницы.
— Да ну? Наверное, я старею… Не бей девочек, Себастьян, или я повыдергиваю тебе пальцы.
Себастьян поспешил исчезнуть в толпе. Хок посмотрел ему вслед, кивнул проституткам (те не обратили на него никакого внимания) и вернулся к огню.
Фишер ползала на коленях, играя с детьми, которые были еще слишком малы, чтобы бояться формы Стража. Хок грустно улыбнулся, глядя на жену. Они часто говорили друг другу, что неплохо бы завести своих собственных детей, но для осуществления этой идеи у них почему-то постоянно не хватало времени.
В толпе внезапно раздались крики, завизжали женщины, люди подались к стенам, давя друг друга. Кто-то из арестованных, оттолкнув охранников, выхватил нож, который не обнаружили при обыске, и схватил одного из детишек, с которыми играла Фишер, решив использовать ребенка в качестве заложника. Не поднимаясь с колен, Фишер ударила преступника локтем в пах. Тот согнулся от боли. Фишер неторопливо встала на ноги и добавила ему носком сапога в лицо. Арестованный упал. Фишер спокойно отбросила нож подальше. Двое констеблей уволокли потерявшего сознание преступника. Все вернулись к своим делам, как будто ничего не произошло.
Хок раздраженно подумал, что им снова пора на улицу. Они не отдежурили еще и половины своей второй смены. Хок ненавидел зиму. Он промочил ноги, у него болела голова, в пояснице стреляло, но работа есть работа. Он позвал Фишер, помахал на прощание детям и обреченно вышел на мороз. Первое, что он увидел на улице, был Хорек Бенни, уже успевший где-то раздобыть плащ, а теперь подзывавший носильщиков с портшезом. Хок и Фишер переглянулись и подошли к нему. Бенни заметил их, и на его лице ясно отразилось желание убежать, но он пересилил себя и даже смело выпрямился во весь свой непрезентабельный рост.
— Бенни, — скучным голосом произнес Хок. — Что ты здесь делаешь?
— Меня отпустили, — торопливо ответил Хорек, перебегая взглядом с Хока на Фишер и обратно. — Все обвинения сняты. Официально. Я же говорил вам, что у меня есть дру…
Хок и Фишер взяли Бенни под белы ручки и понесли его в ближайшую темную подворотню. Бенни дрыгал ногами и пытался кричать, что, однако, мало помогало ему.
Когда Хорька поставили на землю, он попробовал бежать, но Хок взял его одной рукой за шиворот, поднял и прижал к стене. Бенни вытаращил глаза и, казалось, потерял дар речи — Хок прижал еще сильнее.
— Никто не избежит наказания, когда обвинение выдвигаем мы, Бенни. Мне плевать на твоих друзей. Ты виновен, и суд состоится.
— Ваши обвинения не будут приняты, — пискнул Бенни. — Судьи отпустят меня, вот увидите.
Хок вздохнул.
— Ты не понимаешь, Бенни. Если мы тебя отпустим, остальные подонки подумают, что им тоже все сойдет с рук, а ведь это плохо, правда? Вот почему ты сейчас же вернешься в штаб и признаешь себя виновным, ну, а если нет, мы с Фишер будем наперебой изобретать способы, как бы сделать тебе побольней.
— Обвинение не может строиться на основании одного признания.
— Тогда надо подумать о дополнительных доказательствах.
Бенни посмотрел на неумолимое лицо Хока, потом взглянул на Фишер. Она равнодушно чистила ногти огромным ножом. Бенни с трудом сглотнул. Он внезапно поверил во все страшные слухи о Хоке и Фишер. Хок вежливо кашлянул, и Бенни чуть не вскрикнул от неожиданности.
— Бенни…
— Я хотел бы сделать признание, капитан Хок, — в голосе Хорька Бенни слышались истерические нотки.
— Ты можешь отказаться…
— Нет, нет, я признаюсь.
— Но ведь юридически это вовсе не обязательно.
— Пожалуйста, разрешите мне сознаться!
— Молодец, — сказал Хок, опуская его на землю. — Всегда приятно встретить законопослушного гражданина, который верит в справедливость правосудия. Теперь иди и сделай это, пока все мы в таком хорошем настроении.
Бенни опрометью бросился обратно в штаб. Фишер улыбнулась и убрала такой страшный нож. Двое Стражей неторопливо направились патрулировать свой район на Северной окраине.
Образ жизни Северной окраины определяли преступность и нищета. Стычки между наркобандами из-за сфер влияния, в которых погибали случайные прохожие, бытовые убийства, изнасилования, ограбления были здесь обычным делом. Двери домов открывались только по паролю. Воздух, пропитанный дымом многочисленных фабрик, раздирал горло. Добавляли ароматы и помои, которые выплескивались прямо на улицу. Непривычный человек с трудом мог дышать в такой атмосфере.
Хок и Фишер шли по узким улицам, кивая знакомым, то и дело мелькавшим в толпе. Темп жизни на Северной окраине был бешеным, конкурент всегда дышал в затылок, но Хок и Фишер редко торопились. Они старались не пропустить ничего из того, что творилось вокруг. На Северной окраине они работали уже пять лет, но, несмотря на их усилия, здесь мало что изменилось. Число преступников росло из года в год. В глубине души и Хок и Фишер знали, что зло искоренить невозможно, и лучшее, что они могли сделать — выжить бандитов из этого района. В присутствии Стражей все шло более или менее прилично, но они не могли находиться одновременно везде. Хок и Фишер часто говорили о том, что хорошо бы бросить эту собачью работу, но на самом деле никто из них так не думал. Они не могли сдаться. Лучше маленькая победа, чем большое поражение.